Меня зовут Пронина Мила. Мой отец умер в Центре паллиативной помощи на Двинцев 11 июня 2020 года. В день своей смерти худенький немолодой пенсионер получил на голодный желудок Прегабалин + Бупраксон + Рисперидон... Вплоть до дня смерти меня к нему не пускали, ссылаясь на карантин. С 18:40 его состояние по медицинской карте оценивалось как «Поверхностное оглушение. Контакту недоступен. Температура 38, 8». Через 2 часа в 20:40 в его карте числится запись: «Состояние крайне тяжелое. Уровень сознания глубокое оглушение. Реакция зрачков на свет вялая. Температура - 37, 0». Этого ничего врач по телефону мне не сообщала, сказала только что состояние ухудшилось, и про температуру. Я уже ехала к нему… Опоздала. А когда смотрела температурный лист отца за этот день - по нему совсем другие данные: температура отца с утра была 38, 8 и далее росла, ни разу не понижаясь и достигнув к вечеру отметки 39, 7. Об этом мне также врачи в день его смерти не сообщали! В феврале этого года отец с успехом перенес тяжелейшую операцию на позвонке в ЦИТО им. Приорова, затем был переведен в ГКБ №23, в Торакальное отделение, поскольку в ЦИТО после операции заболел пневмонией и начала скапливаться жидкость в плевральных полостях (там же - брали анализ этой жидкости на атипичные клетки – признаков опухолевого роста в ней не было). Он приехал в Паллиативный центр (Хоспис Куркино) с выпиской из ГКБ №23, где его состояние описывалось как "средней тяжести", но в этот же день дежурный врач в Куркино при приеме обозначил его состояние как "тяжелое". У отца был рак в процессе лечения иммунотерапией и противоопухолевыми препаратами. Прикрепили мы его сюда из-за перелома позвоночника, а после операции по устранению перелома, когда боли прошли, просто не "открепили". Все, в чем он нуждался, - лечение пролежней на пятках (в Паллиативном Центре уверяли, что их лечат, делая некроэктомию) и УЗ контроль жидкости в плевральных полостях, пока торакальные отделения больниц были закрыты под Covid. Через 2 недели после карантина в Куркино отца перевели в Центр паллиативной помощи на Двинцев. Он приехал сюда бодренький и полный надежд на счастливую жизнь после тяжелейшей операции на позвонке. Кушал по 4 раза в день, требовал газеты, слушал радио и занимался с врачом ЛФК по индивидуальной программе (что было еще одним доводом для перевода, пока закрыты больницы). Жидкость в легких не нарастала вплоть до 20 чисел мая. Мы уехали из больниц, по сути, из-за Ковида. Но в Центре паллиативной помощи мне не сообщили о том, что в период пребывания там отца в мае-июне 2020 года (и по состоянию на 27 августа 2020 года) там было и есть отделение с больными Covid-19. Об этом я узнала только 27 августа во время беседы с заместителем главного врача. Также мне не сообщили, что в его анализе крови, взятом здесь в середине мая, были обнаружены антитела к Covid-19. Также я ничего не знала о назначении моему отцу с 25 мая опиодного анальгетика Бупраксон, а 10 июня еще и Рисперидона. Начиная со второй половины мая температура у отца стала подниматься, ему назначили антибиотики, но со 2 июня отменили. После их отмены температура снова начала расти. Начиная с конца мая поведение отца поменялось. Его телефон практически всегда был недоступен, а когда удавалось дозвониться - он сообщал о какой-то лопате, которая стоит рядом в палате. Утром 26 мая мне позвонила дежурный врач с сообщением о том, что отец этой ночью упал с кровати и не может объяснить, как это произошло, также она сообщила мне о назначенном ему с середины мая Прегабалине, который я ранее запрещала назначать его врачу! Я стала требовать отмены, но мне отказывали, не сообщая, что вместе с ним с 25 мая отец принимает еще и Бупраксон! 1 июня в районе 7 утра отец звонил мне с чужого номера и пытался что-то сообщить, но я не приняла этот звонок всерьез, поскольку лечащий врач говорила о том, что спутанность сознания может быть вызвана токсинами от пролежней на пятках, которые как раз снимали (некроэктомия) и интоксикацией! Я ей верила (она говорила, что беспокоится за отца, как и я). Я все время спрашивала, когда их закончат снимать, чтобы забрать папу. Но мне отвечали, что еще нескоро. С начала июня отец сам уже практически не подходил к телефону, но я каждый день вела долгие беседы о его состоянии с лечащим врачом и заведующей отделением и верила им. Они говорили, что он все также садится для приема пищи, что он в сознании, все стабильно, утром дня смерти отца – 11 июня, от лечащего врача слышала, что у него нормальная температура… Меня также не ставили в известность о том, что за день до смерти отцу вызывали психиатра, поскольку он "отказывался от приема фармакотерапии" и просил его выпустить. Мне не сообщили о том, что отец хочет покинуть их учреждение. Отец был полностью дееспособным и имел право отказаться от приема лекарств. Но психотерапевт назначил отцу еще и Рисперидон. Как я прочитала в карте, его дали в день смерти наряду с Прегабалином и Бупраксоном. На основании Постановления Конституционного Суда 1-П от 13.01.2020 г. я ознакомилась и сфотографировала медицинскую карту отца в Центре после его смерти. Я написала заявление в следственный комитет, а также в Прокуратуру и Роспотребнадзор. Также сняла видеообращение об этом на имя Президента РФ Путина В.В., в котором привела все данные из медицинских документов отца. Меня можно найти в социальных сетях. Пожалуйста, если Вы столкнулись с тем же - напишите мне! Мой мэйл для связи milaPL2016@yandex.ru
0 комментариев